Савалл возвращался из головы растянувшейся колонны к ее концу, пустив коня быстрой рысью. Шахрул, высокий сильный гнедой жеребец неизвестной породы, в котором, очевидно, смешались едва ли не все известные крови, отличавшийся скверным характером, грыз мундштук, поводя вокруг злым взглядом и мотал головой. Оказалось, что псари побоялись вести Марага, синегорскую овчарку канцлера с другими, и теперь Саваллу пришлось самому возвращаться за любимцем, без которого охота была не охота.
   Мужчина любил королевскую охоту – засидевшись в замке, здесь можно было хоть как-то развеяться и вспомнить, что ты все-таки не просто слуга короны, но еще и воин. Не самая подходящая альтернатива настоящему сражению, но для некоторых отвыкать убивать просто опасно. В этот же раз граф поспорил, что принесете кабана, убитого одним лишь охотничьим ножом. И был настроен выиграть спор.
   Когда Савалл наконец почти подъехал к концу колонны, где тащились особо чувствительные, то там его ждал непонятный переполох, сопровождающийся разноголосым визгом. Граф поморщился, распознав в общей какофонии несколько мужских голосов.
   И тут на него вылетела испуганная лошадь с не менее испуганной наездницей.
   Шахрул взвился на дыбы, едва хозяин натянул поводья, разворачивая жеребца прочь от столкновения. Выровняв коня, Савалл ударил его пятками в бока, посылая с места в галоп, переходящий в карьер. Тяжелые жеребец на удивление легко рванул за взбесившейся кобылой и через несколько секунд все было кончено – канцлер крепко держал игреневую, дико озиравшуюся по сторонам, лошадь за поводья.
   Хозяйка же пребывала в еще худшем состоянии. И не удивительно, если вспомнить судьбу матери королевы.
   Соскочив с коня, Савалл поспешил привязать игреневую кобылу к дереву и помочь женщине спуститься.
   -Миледи, - граф наклонился к самому лицу незнакомки, заглядывая в глаза, - все закончилось. Как вы?

Савалл, как и большинство мужчин, терпеть не мог женских слез, попросту не зная, что делать в подобной ситуации. Сейчас хотя бы была причина для сырости.
   Поначалу канцлер не узнал женщину, но сейчас, вглядевшись в испуганное лицо, вспомнил, что видел ее раньше. Помнил он лишь фамилию, которая, по всей видимости, досталась от мужа, барона фон Трейса, выдающегося ученого, ныне покойного. Лицо горе-наездницы было знакомым, но имя ее мужчина, как ни старался, вспомнить не смог. Спрашивать же сейчас не было никакого толку.
   Обхватив женщину за талию, Савалл поставил ее на ноги, однако придерживая. Наступала зима, уже выпал небольшой слой снега, а баронессу от страха трясло, словно в лихорадке. Сняв плащ на меху, граф буквально до носа укутал в него спасенную, не обращая внимания, что пола серебристого меха буквально утопает в месиве из грязи и снега. По-хорошему, следовало бы быстрее доставить баронессу в охотничий лагерь, где о ней бы уже позаботился Эленхайм. И, честно говоря, самому канцлеру не терпелось выиграть спор, что было куда как интереснее зареванной женщины. Граф помнил, что на приемах она была ослепительна, но сейчас… Лучше уж кабан. Бросать же даму ему показалось верхом неприличия.
   -Послушайте, миледи, - он снова заглянул в глаза баронессе, - вы поедете со мной до лагеря. Верхом. Но не бойтесь, я буду рядом, ничего не случится. Идите сюда.
  С этими словами Савалл подхватил баронессу за талию и усадил верхом на Шахрула. Усевшись сзади, чтобы придержать женщину, он кивнул подоспевшим грумам на игреневую кобылу.
   -И приведите, наконец, моего пса! – рявкнул он, пришпорив жеребца.

Рог возвестил о возвращении охотников с добычей.
   Савалл таки выиграл спор, прирезав вепря, что получилось на удивление легко – граф отделался лишь порванным рукавом охотничьей куртки да несколькими царапинами, оставшимися, вполне возможно, от веток. Граф Олемар, с которым было заключено пари, принял проигрыш с достоинством. Спорили мужчина на сущую мелочь – проигравший должен был трубить в рог, забравшись на березу и напялив пестрый бардовский берет с невероятной длины пером.
   И теперь округу оглашал не только раскатистый рев рога, но и смех людей, ставших свидетелями столь занимательного зрелища.
   Канцлер же, сменив рубашку и обтершись мокрым полотенцем, вид тем не менее имел весьма расхристанный: взлохмаченные волосы, растрепанная борода, распахнутая куртка с закатанными рукавами, запачканные сапоги и брюки – все это радикально шло вразрез с его обычными манерами и привычками. Самая интересная для него часть охоты все же подошла к концу и теперь нужно было как-то занять себя до вечера, когда добычу охотников зажарят на огромных кострах.
   Тут-то графу и вспомнился небольшой утренний инцидент. Хотя бы из норм приличия следовало поинтересоваться, как чувствует себя баронесса. И узнать ее имя, которое Савалл так и не смог вспомнить. Помолившись, чтобы баронесса уже отошла от шока и привела себя в порядок, канцлер огляделся, взгромоздившись на кусок коряги. Его внимание практически сразу привлекла весьма оживленная группка, собравшаяся, видимо, возле какой-то женщины.
   Ну, все ясно – приукрашенный пересказ душещипательной истории.
   -Миледи, - приблизившись к баронессе, граф поклонился, успев отметить, что сейчас женщина выглядит не в пример лучше утра, - как ваше самочувствие?
   Мягко улыбнувшись, Савалл склонил голову набок, пристально глядя на баронессу и не обращая внимания на окружающих.

Принимая сверток с плащом, Савалл нарочно коснулся кистей баронессы и не очень-то спешил отнять руки. Он уже и думать забыл про то, что отдал свой плащ из зимнего соболя женщине.
   -У вас ледяные руки, миледи, - ровным голосом заметил граф, - следовало бы вам одеваться теплее в такую пору, а то остальные рискуют остаться без вашего общества. Позвольте.
   Савалл снова развернул плащ, чтобы накинуть его на плечи баронессе.
   -Амалия, возьмите мой, - между тем в дело решил встрять какой-то сопляк, у которого едва начал пробиваться юношеский пушок на щеках.
    Канцлер развернулся в его сторону, преградив дорогу. Взгляд Савалла не сулил молодому человеку ничего хорошего, если он сделает еще шаг. Однако мальчишке следовало сказать спасибо за то, что назвал баронессу по имени и теперь не придется выспрашивать саму женщину.
    -Вы проявили непозволительное невнимание к женщине, юноша, - между тем ледяным тоном заметил Савалл, - стояли здесь уйму времени и даже не удосужились узнать, не замерзла ли женщина, которая утром едва не простилась с жизнью.
   Отвернувшись от юнца, канцлер, склонившись, поцеловал холодные руки Амалии. Граф не привирал на счет холода – все же подступающая зима давала о себе знать.
   Шагнув за спину баронессы, Савалл накинул плащ, оставив руки лежать на плечах Амалии. Красивая женщина – уже не девочка, но действительно красивая. Красота ее была яркая, но в тоже время не вульгарная или вызывающая – сочетание, которое граф весьма ценил. Но с характером дела, как ему показалось, обстоят хуже, это он мог сказать на раз. Пока ей будут уделять все свое внимание, тратить деньги и исполнять любые ее прихоти, Амалия фон Трейс будет ласковой кошкой. А, стоит чуть погладить ее против шерсти, и не оберешься головной боли.
   -Так вам будет теплее, - тихо сказал Савалл, склонившись к уху и едва ощутимо коснувшись губами щеки, так что даже окружающие вряд ли это заметили. – Миледи не желает составить мне компанию и немного пройтись? Стоять в такую погоду не очень приятно, а тут неподалеку есть чудесное озеро.

-Прошу нас простить, - Савалл резко склонил голову и по-военному прищелкнул каблуками.
   Развернув рукава, он предложил Амалии опереться на его руку. Свободной рукой граф поправил плащ, чтобы тот действительно мог согреть, а не висел дорогой тряпкой без толку, после чего накрыл ладошку баронессы, лежащую у него на сгибе локтя.
   Два опытных взрослых человека, они могут долго играть друг с другом, хотя обоим прекрасно известно, чем и где все это закончится. Закончилась одна охота и началась другая.
   Озеро находилось в небольшой лощине. И хотя наступающая зима уже стерла почти все краски осени, низина оставалась весьма живописно: маленькое тихое озерцо, окруженное стеной леса, еще не до конца обронившего листья. Где-то в верхушках щебетала невидимая птица. Озерная гладь была матово-серой и отражала в себе окружающий мир, как тусклое подрагивающее зеркало.
   Савалл первым перелез через небольшой разлапистый выворотень и помог перебраться через него Амалии, после чего спрыгнул с небольшого откоса в лощину.
   -Я прошу прощения, что пришлось идти столь неудобным путем, - извинился граф, протягивая руки к баронессе, чтобы спустить ее вниз, - но, надеюсь, что не разочарую вас.
   Подхватив Амалию под талию, Савалл осторожно спустил женщину к себе. Руки, однако он убирать не спешил. Граф дней пять назад весьма мирно и на дружеской ноте расстался с одной весьма известной дамой, так что теперь его не держали никакие обязательства – несмотря ни на что, канцлер никогда не изменял своим любовницам и не морочил голову двум дурочкам одновременно. Возможно потому, что у него просто не было на это времени. А возможно имела место некоторая порядочность.
   -Var anh’lotirum, баронесса, - вкрадчиво шепнул Савалл, склонившись к самому лицу Амалии.   Не то, чтобы баронесса фон Трейс так уж взбудоражила канцлера, скорей у того просто было подходящее настроение. А когда на графа находил стих, он мог загнать все свои отрицательные качества далеко вглубь. Савалл поднял руку и осторожно провел тыльной стороной ладони от виска к подбородку женщины, непривычно мягко улыбаясь, а потом легко коснулся ее губ.

Савалл мотнул головой от удара, который, впрочем, не остудил его пыла. Он был намерен завоевать эту женщину – ему снова наскучили молоденькие девушки, которые в похожей ситуации лишь зарделись бы румянцем от смущения.
   Граф сам иногда удивлялся себе – зачем ему, тотально занятому человеку, были нужны все эти сложности с женщинами? Ведь гораздо легче было обратиться к услугам… профессионалок. Не в пример меньше затраты и денег, и нервов, что гораздо важнее.  Но, видимо, то же, что порой отвращало от любых отношений, в них же и привлекало.
   Канцлер снова подошел к Амалии со спины, приобняв ее за плечи. Мужчина видел, что баронессе самой тяжко далась эта пощечина. С какой неохотой она ее отвесила.
   -Я не хотел вас обидеть, миледи, - Савалл не собирался отступать, - а что я сказал… лишь одну правду – что вы, миледи, красавица.
   Граф скользнул вперед, очутившись перед самым лицом баронессы. Поглаживая ее руки от запястий до плеч, Савалл скромно заглянул женщине в глаза.
   -Обещайте не сердиться на меня, миледи. Могу я получить что-то в заверение того, что вы не держите на меня обиды?

Отведя Амалию в лагерь, Савалл поинтересовался, не собирается ли баронесса остаться на ночь, и к своему удовольствию услышав положительный ответ, граф взялся посмотреть все ли слуги сделали правильно. Ночь обещала быть холодной и нельзя было позволить женщине замерзнуть. Плюс ко всему, дамочки любят подобные жесты.
   Увидев легкую полотняную палатку, Савалл понял, что поступил правильно – здесь бы Амалия в мгновение ока превратилась в ледышку.  Саваллу было необходимо продолжить знакомство, так что он предложил баронессе занять его палатку, представлявшую собой большой шатер из нескольких слоев плотной вываренной кожи, где стоял походный очаг и лежанка со шкурами.
   Сейчас, отойдя от костра, где все веселье сошло на нет и даже самые терпеливые и стойкие начали расходиться, Савалл поднял тяжелый полог и проскользнул в палатку. В очаге тлели угли, бросая тусклые неверные тени на чуть колыхавшиеся стены палатки. Девочка-чернавка приподнялась в низкого лежака у стены, но граф успокаивающе выставил руку, словно говоря, что не собирается причинять вред.
   Подойдя к лежанке, где лежала Амалия, Савалл опустился рядом на колени, вглядываясь в лицо женщины. Той явно было не по себе – сон баронессы был неспокойным, лоб взмок, а голова металась на подушке. Среди неясного бормотания граф разобрал лишь имя Генрих и просьбу уйти.
   И тогда канцлер вспомнил.
   Более десяти лет назад было громкое дело о знатном ублюдке, насиловавшем доверчивых девочек. Ублюдка казнили, но точное количество его жертв так и не узнали.
   -Баронесса… Амалия, - позвал Савалл, аккуратно похлопав женщину по щеке и отведя растрепанные локоны с лица, - проснитесь. Проснитесь же!