1-ый день лета 704-го года, вечер

   Охранник отшатнулся от разъяренного сотника, но быстро взял себя в руки и, размахнувшись, съездил пленнику по голове обернутой в тряпицу дубинкой.
   -Совсем дураком оставишь, - спокойно прокомментировал другой, глядя как Бертрана рвет и продолжая стягивать кольцо.
   -Вы что творите?! – раздался за их спинами голос полный холодной злости.
   -А, док…
   Старый фелис оттеснил стражу от полуживого ресса и опустился радом на колени так, чтобы можно было оглядеть рану. Кто бы послабее от побоев уже скорей всего издох а этот, глянь-ка, дышит.
   -Все? – спросил Эленхайм, когда Берта наконец перестало выворачивать. – Ну и ладненько. Дернешься в мою сторону, уйду, оставив тебя тут загибаться. А нет – будешь жить. По крайней мере от раны своей не умрешь.
   На виселицу принято отправлять здоровыми.
   -Вы двое, - это уже страже, - принесите горячей воды и уберите блевотину.

1-ый день лета 704-го года, вечер

  -Ох ты ж, горе, - проворчал лекарь, помогая раненному сесть. – И зачем тебя потянуло королевского фаворита убивать... Отъелся ты в своем Рассейде, черт
   Стражники двоем внесли бадью с горячей водой и бухнули прямо возле Эленхайма, так что часть воды выплеснулась рядом с фелисом, так что тот отпрыгнул, зашипев на криворуких совсем как кот.
   -Исчезните!
   Стянув с Бертрана промокшую от крови рубаху, Грегори присвистнул.
   -Ну-ка дыши глубоко.
   Воздух вырывался с сипением, явно задето легкое. Почесав в затылке, Эленхайм принялся рыться в принесенной сумке и вскоре выудил оттуда несколько бытыльков, один из которых без предупреждения вылил прямо на очищенную рану, а второй всунул между зубов сотника, чтобы тот выпил.
   -Тебе бы операцию или мага, но сам понимаешь, - развел руками лекарь. – Но да от этого, - только не спрашивай чего, - тоже не помрешь. Дыши только не глубоко и двигайся пока поменьше.
   Тут же он фыркнул, поняв абсурдность последней своей фразы – будучи скованным по рукам и ногам не сильную-то активность разовьешь. Достав бинты, Эленхайм перевязал пациента и поднялся.
   -Может пожелания будут?

1-ый день лета 704-го года, вечер

   В дверях Эленхайм обернулся и некоторое время просто смотрел на Бертрана. С одной стороны ему было жаль беднягу, который не знал, куда вляпался. С другой, как любой мидариец и свидетель событий 693 года, не питал ни малейшей приязни к брату покойного короля и всему его семени.
   -Передам, сотник. Передам… И мой тебе совет – не осуждай и не обсуждай действий королевы и ее решений.
   А еще старый фелис надеялся, что Бертран окажется крепче других, бывавших здесь до него, и не будет диких воплей. Или что их хотя бы не будет слышно.
   Тяжело вздохнув, лекарь еще раз взглянул на пленника и закрыл за собой дверь.

Утро 2-го дня лета 704 года
Сил хватило ненадолго. Сотник погрузился в зыбкое ощущение между сном и явью, которое не приносит ни отдыха, ни спокойствия, а наоборот, тревожит душу видениями из прошлого.
   Рассвет вспорол небо. Контуры замка очерчены черной изломанной линией. Роса.
   Ветер треплет вымпелы, посвистывает на остриях копий. Впереди - черная масса вражеского войска. Слева и справа продолжается шеренга таких же, как и ты, всадников. Кони храпят, грызут удила.
- Сооотня! - Голос сотника рвет напрягшееся время на "до" и "после". - Бей сукинсынов!
   Голос барда, бархатистый и звучный, отражается от сводов зала. Струны резко, напористо звучат под искусной рукой. Песня тревожит сердце. А голова, хмельная, клонится.
   Степь бросается под конские копыта. Ветер несет запах гари и подсохшей крови.
Бертрана колотило, он обливался крупными каплями пота, не в силах шагнуть из полусна. Наконец, он вырвался, открыл глаза, тяжело дыша. Светало.

Время тянулось, как плавящееся стекло - медленно и горячо. Окончательно в мир сущий его вернула скрипнувшая дверь и вошедший человек. Неторопливо и уверенно, как давно знакомы вещи, стал он перебирать пыточные эксперименты. Сотник не был дураком и понимал, что визит палача сулит немало неприятных ощущений.
"Помогите, боги..." - подумал он, немного бледнея. Хотя и так особо румянцем не пылал. Отчаяние, мрачное и упорное, подкатывало волнами. Руки напряглись, и без того натянутые цепи заскрипели.
И тут появился тот, кого Берт увидеть не ожидал. граф Кальтелл собственной персоной.
- А я и не знал, что ты у палача в подручных, граф. - Бертран согнал паникующие мысли. Савалл стал воплощением всей этой чертовой мидарийской верхушки, противником. А перед лицом противника нельзя позволять слабостей.

- Сионар свидетель, отец вовремя убрался отсюда, раз в Мидаисе теперь такие дворяне... - в голосе звучало плохо скрываемое презрение.
Хм...быстро у них всё как-то... Ну да и ладно.- Бертран тоже скрестил бы руки на груди, но увы, цепи были коротковаты.
- Ну да... свидетели как раз успеют выучить свой текст до завтра. 
     Отчаяние уступило место глухому противоречию. Кусок мяса - конечно, картина нерадостная. И просто так куском мяса не становятся. Но будь проклят этот граф, он еще вздумал, что запугает Тинарр-ана пытками? Эшафотом?
- Зря ты мне это предлагаешь, граф. Я могу вспомнить о твоем живейшем в оппозиции участии. Так что шел бы ты, крыса подтронная, в ту навозную кучу, откуда явился. С палачом беседовать приятнее. От него не так воняет падалью.
"Нда... впрочем, какая теперь уже разница? Уверен, и этот фелис был попросту провокацией. Ты сглупил, Берт. Дал себя обвести вокруг пальца, как мальчишка. Плати теперь. Плати, сотник. За дела и за имя. И не жалуйся." - думалось Бертрану.

-  Да-да... свободен, граф. Можешь идти. Увидимся у демонов. Лицемеры, говорят, пляшут на соседних сковородках с убийцами. Так что пришивай потолще подошвы.
Это начинало походить на перебранку торговцев на рынке. А значит, следовало прекращать. Все оскорбления в адрес отца вызвали лишь большее напряжение в руках. Одно из звеньев правой цепи тихонько разогнулось, но сотник не обратил на это внимания. Цепь как раз находилась в зоне отбрасываемой факелом тени.
"Что ж вы тянете, подонки? Решили угробить, гробьте скорей, не гневайте богов. Нет, им же обязательно надо еще и чего-нибудь разузнать... Отсюда вывод - разведка у Савалла ни к черту. Да... стареет граф, раньше любую песчинку в государстве со всех сторон знал..."

Отредактировано Бертран Тинарр-ан (2009-10-11 12:43:16)

2-ой день лета 704-го года, утро

   Савалл обернулся на звук открывающей двери – подвели плохо смазанные петли, - и, при виде королевы, склонился в поклоне, приложив руку к груди. Керлог же по-прежнему не обращал внимания на происходящее, прислонившись к стене.
   -Ваше Величество, - тихо сказал Савалл, выпрямившись и подойдя к королеве почти вплотную, - вам не следует здесь быть – пытки вещь безобразная. А Бертран, как ни как, ваш брат. Завтра казнь, осталось лишь расспросить сотника, может ему что-то известно про оппозицию. Ну а нет, так нет.
   Держаться канцлер старался, как ни в чем не бывало, будто в него утром не швырялись его же собственными сапогами. Между тем он искренне не хотел, чтобы Кэрриган смотрела на происходящее. Не для королевы это - наблюдать за тем, как человека превращают в кусок мяса. Как человек теряет всяческое лицо и достоинство. Для этого есть люди вроде него, Савалла. Да и оскорблениями лишь в его сторону Бертран не ограничится.
   -Я вас очень прошу, Ваше Величество, - продолжил герцог, - не оставаться здесь.

2-ой день лета 704-го года, утро
       Кэрриган медленно кивнула, несколько рассеянно выслушивая канцлера. Пленник был прикован на расстоянии около двадцати футов, то есть достаточно далеко, но королеве и от входа было видно, что потрепали его изрядно. К удивлению женщины, это не вызвало в ней никаких чувств - ни удовлетворения, ни жалости - также, как и присутствие Тейрим-Левиля в непосредственной близости. Такое ощущение, что за время, которое потребовалось на то, чтобы спуститься в подземелье, королеву изрядно подморозило.
       - Во-первых, герцог, если бы я не видела веской причины здесь находиться, я меня бы здесь не было. Во-вторых, не мне вам напоминать, чего я успела навидаться в шестнадцать лет, так что за мое душевное состояние вам уже не следует волноваться. В-третьих, я, кажется, говорила вам, что у меня нет брата. – В голосе Кэрриган разве что льдинки не звякали. Канцлер был, конечно, ни в чем не виноват, разве что в том, что оказался в королевских покоях прошлым вечером, но королева не могла найти в себе достаточно тепла, чтобы говорить с ним человеческим тоном.
       «Четвертая причина», - добавила она про себя, - в том, что королева тем отличается от простой крестьянки, что доводит начатое до конца, чего бы ей это не стоило».
       Висящего у стенки пленника королева пока решительно игнорировала. Он, вне всякого сомнения, уже понял, что ему нечего терять, а, значит, вменяемого поведения от него ждать не приходилось. Что ж, посмотрим, у кого больше терпения.
       - Пробейте его насчет Флоренс. У меня есть подозрения, что он как-то успел заморочить девчонке голову. – Кэрриган понизила голос. – Я думала о ней сегодня. Кажется, нам ничего не остается, кроме как услать ее в Брайон-холл.  Мы не успеем найти мужа и сыграть свадьбу так, чтобы ее положение осталось незамеченным.
       По лицу королевы пробежала тень. Ей нелегко далось это решение, прежде всего потому, что она боялась за сестру. Несмотря ни на что, она любила тех, кого считала своей семьей, и понимала, что лучшие врачи и охрана не заменят Флоренс родных.

2-ой день лета 704-го года, утро
       Кэрриган повернула голову в сторону сотника, будто впервые услышав его.
       - Забавляешься, Бертран? Действительно, в твоем положении больше ничего не остается. Расскажи, если есть чем поделиться.
       Кэрриган сделала пару шагов вперед, жестом отстранив Марлу, которая попыталась встать между королевой и прикованным воином.
       - Я не хочу твоей боли. Я хочу, чтобы боль почувствовал твой отец. Чтобы он знал, что его сын, его кровь и плоть, никогда не вернется к нему. Чтобы его вечно преследовала мысль о том, что это он, он и только он виноват в твоей смерти, – Кэрриган тускло улыбнулась. 
       - Моя бы воля – тебя зарезали как свинью прямо здесь. Ведь такую смерть подарили мятежники моему отцу? – Кэрриган смотрела в глаза Бертрану, прямо, честно, не отводя взгляд. Чистейшая первоклассная ненависть светилась в глазах королевы. - Не рассказывай мне о боли, ресс. Я милосердна.

2-ой день лета 704-го года, утро

   Савалл, все это время молча наблюдавший за происходившим, при последних словах Бертрана подобрался и вскинул злой взгляд на сотника.
   -Я. Не. Убивал. Ренхайма. Не убивал! – заорал он.
   И тут канцлер понял, что Кэрриган не знает о том, что Ренхайм убит. И что якобы убил он, Савалл. Вряд ли, конечно, это ввергнет королеву в дикую грусть, но сам факт, что о нем могут подумать, как о детоубийце… Ренхайму было всего восемнадцать лет, и сам герцог когда-то учил его как сына.
   -Нет, Бертран, - чуть успокоившись прошипел Савалл. Скинув сюртук и оставшись в одной рубашке, он закатал рукава до локтей, - это именно твой отец убил своего брата. Разрешение дал он. Никогда бы знать не решилась на подобное без поддержки великого герцога Тинарр-ана. И, если бы твой папаша все рассчитал получше, то не было бы не только королевы. Не было бы и той, к которой «лежала бы твоя душа». А расплачиваться ты будешь еще и за глупость отца.