Вечер 57-ого дня весны 703-его года. 2-й день 1-ой дюжины

Родрик вперил взгляд в потолок... то есть в балдахин кровати. Его глаза бегали от одной складки к следующей, внимательно ощупывали их и перемещались дальше. Любовные ласки утомили его, но не настолько, чтобы сейчас мирно посапывать в монаршей кровати. Хотя и такое бывало не раз, чего уж там. Он скосил глаза на примостившуюся на подоконнике Кэрриган. Фелис не видел её лица, но понял, что женщина задумалась о чем-то. Интересно о чем? О том же, о чем он думал сейчас?
Королевская постель давала много плюсов тому, кто согревал её долгой зимней ночью. Или не зимней... или даже не ночью. Но суть оставалась той же. Однако сколько давало хорошего такое положение, столько же оно и отбирало. Бывало, Родрик спокойно гулял на стороне, хотя знатные графини или их заносчивые дочери уже давно считали фелиса своей игрушкой. Бывало, он развлекался с одной зрелой женщиной, наставляя рога её мужу и, той же ночью, выходя из её спальни, находил дорогу в покои её юной и страстной дочери. О! Разумеется, это было опасно, но таков уж он был и таким уж он будет до самой смерти. Человеком, которого больше всего манит свобода, а любая попытка её ограничения принимается в штыки.
А сейчас? Ты, юный баронет, получил способ удовлетворять свои амбиции и щекотать нервы постоянным хождением по краю. И лишился свободы. Твои тайные шашни со смазливыми служанками и крестьянками... ты думаешь, они означают, что ты всё еще свободен? Нет, друг, совсем наоборот.
Родрик лежал на спине и смотрел на балдахин, пробегая по той или иной складке взглядом и запоминая каждую деталь в ней...

Поздний вечер 57-ого дня весны 703-его года. 2-й день 1-ой дюжины
       Кэрриган появилась в кабинете, на ходу завязывая пояс непрозрачного пеньюара. Не то чтобы она ждала этого визита канцлера, но, по правде сказать, обрадовалась ему. Ей удалось забыться с фаворитом, но после тяжелые мысли снова овладели ею – сколько она помнила себя, Савалл был рядом и лишиться его… О таком не хотелось даже думать.
       Граф был мрачен как всегда, и серьезен, как подобает воину перед битвой. Кэрриган кое-что смыслила в военном деле, и понимала, что исход такого боя очень сложно предсказать. Канцлер – крепче и опытней, Бертран – моложе и превосходит ростом и длиной рук. Случайность, мелочь – и один из противников может расстаться с жизнью. О Бертране королева не жалела бы, разве что о том, что такая смерть была бы слишком легкой и почетной. Но вот за графа ей было откровенно страшно. И все же Кэрриган не пускала страх в глаза. Не хватало еще дать мужчине понять, что она сомневается в его победе.
       Канцлер стоял перед ней, опустив голову и откинув плащ за спину, табард полностью открывал сильные руки и плечи. Кажется, он всерьез думал, что Кэрриган будет недовольна его приходом – как будто ночь с фаворитом, не первым и не последним, могла быть ей важнее человека, который заменял ей отца и друга в детстве.
       - Не извиняйтесь, граф. Вы правильно сделали, что пришли. Я думала об этом поединке…
       Кэрриган подошла ближе и присела на край стола, сложив руки на груди. Она выглядела еще более бледной, чем обычно, и очень серьезной.
       - Вы хотите, чтобы я была там?

Поздний вечер 57-ого дня весны 703-его года. 2-й день 1-ой дюжины
      На пару секунд в комнате повисло молчание.
       - Хорошо. Пусть будет так. Я не буду ложиться. Может быть, еще поработаю… - Кэрриган как-то растерянно оглянулась по сторонам. Не говорить же прямо о том, что она просто не сможет заснуть.
       А потом женщина собралась и взяла себя в руки. Несмотря ни на что, она королева и отвечает за своих людей. И она даст то единственное, что может и должна.
      - Наклонитесь, Савалл, - старинный обряд благословления на битву. Когда-то канцлер почитал суровую богиню Карами, Кэрриган приносила ей дары до сих пор. Между ними возможен этот ритуал.
       - Да пребудет с тобой сила и доблесть, - легкое двойное касания лба, будто прочерчивая линии.
       – Да не покинет тебя удача, – вниз, к скулам.
       – Пусть оружие твое останется верным, потому что ты идешь на правое дело, - невидимая черта справа и слева.
       - Помни, что тебе есть куда возвращаться. – Два пальца задержались на губах.
       Старинные слова почти утратили свое значение, почти сливались в заклинание. Любой воин слышал их не раз и не два. Если бы дело происходило на пару сотен лет раньше, на пальцах Кэрриган была кровь, причем кровь мужская, способная защитить, а не священная женская, дающая жизнь ребенку. Сейчас люди забыли об этом, сохранив только ритуал, но тот недостоин своих корней, в ком не живет память предков.
       И вот совершено все, что нужно. Нужно отпустить, а где взять на это силы? Ночь всегда забирала у королевы выдержку, вот и сейчас… Кэрриган забыла думать о том, что подобает королеве, а что не подобает, и крепко обняла мужчину. Повернула голову, прижалась щекой к табарду и негромко, но так, чтобы канцлер услышал, проговорила:
       - Береги себя. Ты нужен стране и королеве.

Поздний вечер 57-ого дня весны 703-его года. 2-й день 1-ой дюжины
       Кэрриган не стала ничего отвечать. Незачем, и оба это понимали. Она просто позволила себе хоть ненадолго почувствовать себя защищенной. Полузабытое ощущение из тех времен, когда была жива мама, а Кэр всегда точно знала, что все будет хорошо.
       Со вздохом королева высвободилась из объятий. Пора было возвращаться в реальный мир.
       Отступив назад, Кэрриган поежилась и зябко обхватила себя руками. Как всегда после любого спонтанного проявления чувств, ей было неловко. Она скосила глаза в сторону стола, неизвестно что пытаясь там разглядеть, а когда вернулась к канцлеру, неожиданно наткнулась взглядом на левую руку. Уродливый шрам пересекал бицепс и уходил на внутреннюю поверхность плеча. Канцлер предпочитал закрытые сюртуки, но Кэрриган никогда до этого момента не приходило в голову задуматься, почему.
       Сейчас не время было напоминать о старых ранах, поэтому Кэрриган не позволила себе вопросов, тем более глупых сочувственных восклицаний. Это подождет, если Лорд-канцер встретит завтрашнее утро.
       - Да хранят вас боги, граф, хоть вы и не желаете их покровительства. – Кэрриган проводила взглядом вышедшего из кабинета мужчину и со вздохом опустилась в кресло.

2 день лета 704 года, ночь

   ---> Белый зал

   После приема Савалл был выжат как лимон и еле-еле передвигал ноги. Однако стоило все же зайти к королеве и убедиться, что она в порядке.
   Когда канцлер постучался в дверь, ведущую в покои Кэрриган, выглядел он расхиристанным и каким-то помятым. Всем своим видом Савалл сейчас напоминал куклу-марионетку, обвисшую на своих нитках. Этот день вымотал его до крайности – как физически, так и душевно.
   А еще у него сердце щемило при виде Кэрриган. И хотя сам герцог не понимал причины – знал, но не понимал, - он считал, что эта женщина как никто другой заслуживает счастья после всех невзгод, выпавших на ее долю.
   Так и не дождавшись ответа, Савалл толкнул дверь. Пусть потом навлечет на себя неудовольствие потревоженной Кэрриган, но будет уверен, что с ней все хорошо.
   Королева обнаружилась в кабинете.
   -Ваше Величество… - тихо позвал он от входа. – Я… я пришел узнать, как вы. Не сердитесь, Ваше Величество.

2 день лета 704 года, ночь

   Савалл ничего не ответил, пристально глядя на королеву. Сейчас это было бы по крайней мере неосмотрительно. Это значило бы примерно тоже самое, что и раздразнить голодную собаку. И на душе от этого было еще тревожней.
   Но между тем герцог не мог не обратить внимания на то, что в злости Кэрриган еще красивей. Разметавшиеся по плечам волосы оттеняли белизну кожи, а синие глаза буквально горели. Савалл хотел было уже успокаивающе погладить женщину по плечам, но вовремя одумался, оставшись стоять неподвижно.
   -Он не стоит ваших терзаний, Кэрриган, - тихо заметил Савалл. – Может я могу вам чем-то помочь? Мне больно смотреть на вас, Ваше Величество. Все, что угодно, только бы вы улыбнулись.
   Не выдержав, герцог все же положил руки на плечи королевы и мягко провел до локтя и обратно, стараясь заглянуть в глаза, склонив голову набок.

2 день лета 704 года, ночь

   Савалл в первый момент опешил, оставшись стоять на месте и чувствовал при этом себя очень и очень неловко.
   Ему нечасто приходилось утешать расстроенных женщин, но герцог всегда считал, что слезы являются лучшим решением в подобных ситуациях. Со слезами словно уходило напряжение.
   Также Савалл обычно предпочитал уходить на время истерики. Как и любой мужчина, он терялся. Говорить, что все хорошо казалось бессмысленным.
   А может канцлеру просто не хотелось кого-то успокаивать.
   Но не в этот раз.
   Все же не зная, как себя правильно вести, Савалл снова приблизился к Кэрриган и мягко развернул к себе. Он привлек королеву на грудь, придерживая за спину. Чувствовалось, что та напряжена, как готовая распрямиться пружина. Чтобы как-то успокоить женщина, Савалл тихо сказал:
   -Позволю себе заметить, что сегодня не было женщины, способной сравниться с вами красотой… Успокойтесь, Кэрриган, он действительно того не стоил.
   Ему хотелось, чтобы сегодня, в светлый Амарох, его королева уснула спокойно, а не ходила из угла в угол, убиваясь по подонку.
   -Сегодня Амарох, Кэрриган. Оставьте проблемы ушедшему году.

2 день лета 704 года, ночь

   Савалл успел отшатнуться, глядя на Кэрриган ошарашенными глазами. Этот всплеск эмоций поверг его в полнейший ступор, из которого вывело появление Марлы, явно обеспокоенной происходящим в кабинете.
   -Все в порядке, - канцлер выставил перед собой раскрытые ладони, потом, подумав, добавил, - почти… Я разберусь.
   Иногда ему казалось, что телохранительница готова в прямом смысле перегрызть горло любому, кто косо взглянет на королеву.
   Марла настороженно покосилась на канцлера, но возражать не стала и нехотя вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
   Савалл беспомощно огляделся в надежде найти что-нибудь, что может помочь в этой дикой ситуации, и взглядом наткнулся на небольшой бар у стены. Когда они с Кэрриган засиживались допоздна за работой, то порой они обращались к его содержимому.
   Налив до половины в тяжелый кубок коньяк в надежде, что алкоголь приведет королеву в себя. Хотя с другой стороны Савалл вздохнул с облегчением – отсутствие эмоций пугало. Плачущая женщина куда как привычней, чем замкнувшаяся.
   Зайдя в спальню, канцлер застал Кэрриган сидящей на полу у стены, обхватив себя за колени. И было ясно видно, что женщину била дрожь. Вздохнув, Савалл снял сюртук и накинул его на плечи Кэрриган, сев рядом. Вложив ей в руки кубок, он погладил ее по волосам и тихо заговорил:
   -Выпейте залпом… Что это у вас? Кровь?
   Вытянув рукав рубашки, герцог мягко повернул к себе лицо королевы и осторожно стер кровь со щеки, промокнув длинный порез. На белой ткани проступило красное пятно.
   -Пейте, пейте, - канцлер обнял Кэрриган за плечи, - будет лучше.

2 день лета 704 года, ночь

  -Понятия не имею, - фыркнул канцлер, - да и никто в Мидарисе не сможет ответить.
   Улыбнувшись, Савалл попытался отвесить поклон, но, сидя, это было весьма затруднительно.
   -А если серьезно… - Савалл уселся поудобнее, развернув Кэрриган к себе за плечи. – Вы великая королева и займете свое место в истории, но кроме этого вы еще и женщина. Женщина красивая, умная, самостоятельная и независимая… Но может вам иногда стоит разводить эти роли? Вы слишком замкнуты и никому не доверяете, даже самым близким людям – или, по крайней мере, тем, кто должен бы ими быть. Может чересчур? Ну-ка, идите сюда…
   Поднявшись, герцог увлек за собой и Кэрриган. Что ж, он высказал то, о чем давно думал и будь, что будет.
   -Успокойтесь, ложитесь спать, а завтра все будет по-другому.

2 день лета 704 года, ночь

   Савалл замер.
   Соображал он всегда быстро и теперь понимал, что, по большому счету, он виноват сам. Пришел к расстроенной женщине на ночь глядя, принялся утешать… Он попал между двух огней – будет виноват, если оттолкнет женщину, и если…
   Хотя, может паниковать рано? В конце концов, это всего лишь вполне невинный поцелуй. Смущало лишь, что это Кэрриган, его королева и вести себя нужно было куда как тоньше, чем обычно.
   Мягко ответив, Савалл тут же чуть отстранился. Можно было прочесть на его лице невысказанный вопрос. На деле же нужно было повернуть дело в шутку.
   -Вот и отлично, - улыбнулся Савалл, положа руки поверх ладоней женщины, лежащих у него на груди, чувствуя себя при этом абсолютнейшим дураком, - я рад, что вы… пришли в себя.
   Отстранившись еще чуть дальше, герцог заметил неестественно блестящие глаза и яркие пятна, проступившие на щеках королевы. Вот черт! Взбрело же в голову налить малую толику…
   -Кэрриган, я… - начал было он оправдываться.

2 день лета 704 года, ночь

    Савалл отступал под натиском неожиданно распалившейся королевы, пока под колени не ударил край кровати и мужчина не рухнул навзничь. Разум говорил ему остудить пыл женщины, остановить ее напор, ибо завтра она сама же пожалеет, а вот тело… проклятое тело реагировало совсем иначе на молодую женщину, оставшуюся перед ним лишь в тонкой ночной рубашке.
   А самое страшное, что оба выхода были губительными. Один оскорбил бы и без того обозленную Кэрриган, другой бы разрушил сложившиеся отношения и перечеркнул все прошедшие годы. Савалл не хотел ни того, ни другого.
   До этого момента герцогу и в голову не могло прийти рассматривать свою королеву, как женщину. То есть да, объективно она была красива, хороша… но это была Кэрриган. Он видел ее еще девочкой, видел, как она растет, как становится той, кем сейчас является – королевой Мидариса. Ей кланялись сильные мира всего, а он все время был подле.
   Всех ее любовников он воспринимал как забаву и уж подавно помыслить не мог, что когда-то станет одним из них.
   А теперь же, когда Кэрриган явно желала его, все это не казалось таким уж ужасным, как скажи ему кто-то о подобном исходе сегодня утром. Нет, все было прекрасно – какому мужчине не польстит, если королева столь явно даст знать о своих намерениях и желаниях в его отношении?
   И герцог бросился в черный омут с головой, наконец ответив на прикосновения женщины… Опустив руки на теплые плечи Кэрриган, Савалл чуть приподнялся, потянувшись к ней. С плеч упали тонкие лямки, вниз скользнула невесомая ткань рубашки и герцог рвано выдохнул, завороженный открывшейся красотой женского тела.

2-ой день лета 704-го года, раннее утро
       Лучи яркого летнего солнца пробивались через плотные портьеры спальни. Притянув к себе канцлера, Кэрриган безмятежно спала на его плече, улыбаясь чему-то. По плечу мазнул пушистый кошачий хвост – обычное дело в королевской спальне, правду говоря.
       - Майлз…Румкин… Подите прочь… - невнятно пробормотала Кэрриган, и, перевернувшись на живот, снова погрузилась в сон. Комнату по-прежнему пронизывала атмосфера теплоты, радости и чего-то очень правильного, чего-то, давно необходимого ей. Кэрриган  блаженно застонала и натянула одеяло повыше, однако, к ее неудовольствию,  ощущение чистой радости  продлилось недолго. Низкий мужской голос упорно пробивался сквозь сон, и, осознав это, Кэрриган открыла глаза и, немного помедлив, села.
       Первым побуждением королевы было снова зажмурится и потрясти головой, а еще лучше ущипнуть себя. Что за бредовая фантазия – Лорд-канцлер в ее покоях ранним утром?
       - Герцог, что-то случилось? – чуть хрипловатым со сна голосом окликнула она мужчину. – С Брианом все в порядке? Флоренс?
       Однако, сколь бы неповоротливым не был с утра разум Кэрриган, воспоминания о прошедшей ночи одно за другим всплывали в ее памяти. Потрясенная, она отшатнулась от канцлера, прикрыв ладонью глаза и судорожно перебирая все новые и новые подробности. На свой более чем фривольный вид она пока не обращая внимания. Нет, ночь была хороша, она готова признать это, но...
       - Милостью всех богов, что же я наделала! – Кэрриган опустила глаза вниз – Дьявол!
       Судорожно рванула на себя простыню, выдернув ее из-под канцлера, и вскочила.

2-ой день лета 704-го года, раннее утро
       Кэрриган растеряно стояла посреди комнаты, одной рукой придерживая на груди простыню, второй пытаясь хоть как-то убрать с глаз растрепанную копну волос. Прошедший вечер по понятным причинам обошелся без обычного ритуала заплетения кос, так что сейчас королева здорово смахивала на деревенскую ведьму.
       Шок вытеснил такой букет ощущений, какого Кэрриган не испытывала давно. Неловкость, стыд, ужас... Как же, королева, образец нравственных достоинств и посланница богов! Да дела в последнее время шли плохо, но, Сионар свидетель, проблемы были всегда. Что же заставило Кэрриган взять в постель этого мужчину, да еще буквально против его воли?
       Кэрриган не удержалась и застонала от досады. «Герцог, давайте немдленно это забудем», - слова почти сорвались с губ женщины, когда сам канцлер срывающимся от ужаса голосом озвучил то, о чем Кэрриган думала.
       Королева немедленно оскорбилась.
       Да, она виновата. Она совершила необдуманный поступок, она поддалась слабости. Но ведь и он-то не особенно сопротивлялся, хотя вполне мог. Да и привычки запивать коньяком проблемы у нее не имелось, так что если рассудить здраво, еще неизвестно, кто был виноват в случившемся. На смену неловкости пришла злость, и Кэрриган с превеликой радостью за нее уцепилась. Все что угодно лучше этой непереносимой неловкости! 
       - Да как вы смеете вообще об этом говорить! Убирайся вон немедленно!
       Канцлер поспешно и с большой охотой, как показалось королеве, покинул комнату, бормоча какие-то извинения. При этом один сапог он прижимал к себе, как дорогое дитя, второй – оставил посреди комнаты. Кэрриган до глубины души оскорбленная тем, что она, как оказывается, столь ужасна, что мужчина желает забыть ночь с ней как страшный сон, не выдержала и мощным аккордом завершила симфонию абсурда.
       Тяжелый сапог, пущенный слабой женской ручкой, просвистел над плечом канцлера и звучно впечатался в стену.
       - И сапоги свои забери!