57 день весны. Время ближе к полуночи

Много еще было хлопот, забот по обустройству. Руки смогли отдохнуть от работы, а голова - от мыслей о насущном только к вечеру.
Начало смеркаться. На дворе кутался в плащ караульный, а Бертран зашел в отведенную ему боковую комнатку, маленькую, с одним только окном. Присел на табурет, снял со стены перевязь с мечом, вынул клинок из ножен. Мужчина любовно провел широкой ладонью по мечу. В руках отца двуручник вгрызался в людское тело, крушил врагов.  Бертран усмехнулся, вспомнив то время, когда только вернулся из отцовского имения, Бертран-старший посмотрел на сына с прищуром, молча, придавливая взглядом синих глаз. А потом коснулся холодным лезвием плеча. И стал нескладный паренек оруженосцем герцога Тинарр-ана.
Только через четыре с лишним года этот клинок лег в руку. И почти сразу же - на наковальню мастера, потому что не по руке был. А обсидиан уже по его приказу вковали. Чтоб крепче помнилось все то черное, что было в жизни. Чтоб холодил камень руку. А перед боем мелькали в темной глубине синие искорки.
- На защиту короля и королевства...короля...и королевства - пробормотал сотник, проводя пальцами по рунам.
Захрипел точильный брусок, направляя лезвие. Правли недолго, скорее даже для успокоения, нежели для остроты клинка. Тяжко было на душе-  думал он про отца, про графа Савлла и предстоящий поединок. Надо было развеяться.  Он оставил из одежды только рубашку, подпоясался и вышел.

--> Сад

--> покои Флоренс 58-й день весны
Бетран вошел в дом, бросил плащ на гвоздь на стене. Рванул с плеч рубаху. Ассе вопросительно посмотрел на сотника, затем заметил, что повязка на руке у того уже пропиталась кровью - прошел на кухню, переговорил о чем-то с ужинавшими рессами, вернулся с котелком еще не остывшей воды, полотняным бинтом и помог другу наложить новую повязку. Сотник вытер о полотенце мокрые руки.
- Савалл не появлялся? - Ассе покачал головой. - Прекрасно. Сотня! - гаркнул Бертран, отбрасывая полотенце в сторону.
По дому затопотали сапоги. Воины выбегали из трапезной, с верхних этажей, на ходу затягивая пояса и хватаясь за оружие. Бертран взял со стола табард Савалла, завернул в чистое полотенце, быстро перевязал ремнем.
- Десяток! Слушай мою команду. Собраться. Седлать коней. Доставить этот сверток Айлинн Тинарр-ан.  Положите ей на колени, скажете, что сын передает. Выполнять!
Привычные к постоянным перемещениям рессы через десять с лишком минут вывели из конюшни оседланных, вычищеных коней. Никто не оспаривал приказа. Упрятав за пазуху сверток серебристой ткани, десятник тронул коня шенкелями, и десяток рванул за ним по опустевшей мостовой.
В доме остались только Ассе и ставший серьезным Дау. Бертран вернулся в дом, опустил запачканную кровью рубашку в котелок, чтобы кровь отмокала, затем поднял глаза на побратимов.
- Отдыхайте ребята. С Саваллом я буду говорить один.
Рессы отправились наверх, а Бертран натянул чистую рубашку, закрепил пояс, и сел за стол, ждать ночного гостя.

58-й день весны 703 года, ночер
Бертран поднялся навстречу гостю.
- Доброй ночи. Садитесь, канцлер. В ногах правды нет. - сотник указал рукой на лавку за столом напротив себя.
В доме по-прежнему было туго с мебелью, обходились наскоро сколоченными лавками и столами.  Берт помнил, зачем пришел граф, но начинать серьезный разговор с наскока не следовало. А кроме того, обычай гостепреимства требовал угостить гостя и только потом начинать беседу. Поэтому мужчина, даже не спрашивая Тейрим-Левилля, поставил перед ним на стол деревянную миску с еще теплым тушеным мясом с овощами, подвинул початый каравай хлеба. По старому обычаю рессы не резали хлеб ножом, только отламывали кусочки, и для удобства делали свои ковриги больше похожими на большие лепешки. В Мидарисе делали по-другому, но все равно мидарийский хлеб был надломан по степному обычаю. Зачерпнув и себе из котелка над очагом мяса, сотник выложил на стол ложки, сел и принялся за еду молча. Когда мясо было подобрано, наполнил две небольших глиняных чаши старым вином, которое куда больше пристало подавать в серебряных кубках, поставил одну перед канцлером, опустошил свою неторопливо, и поднялся. Берт вышел из трапезной в свою комнату, вернулся с небольшим, аккуратно завернутым в провощенную ткань свертком. Он обошел стол, чтобы тот не разделял его и гостя, и наконец, начал говорить:
- Вы говорили, что я не только из-за отца вас вызвал. Так и есть. Той зимой, когда отец уводил нас от мидарийской границы, ваш человек привез голову Ренхайма и бросил моей матери под ноги от вашего имени. Я тогда пообещал, что шкуру графа Кальтелла положу ей на колени. - Берт запнулся, пригладил рукой остриженные волосы.
- Ваш табард уже на пути в Рассейнд. Я даю взамен другой. Его мать ткала. Берите - и пусть между нами не будет должников.
Сотник развернул ткань и протянул свой табард - зеленый с серым, с серебром, левой рукой, и правую руку, как для рукопожатия.

Берт удивленно приподнял брови. То, что Савалл не убивал его брата, стало большой новостью. Это следовало обдумать. И желательно не просто так, а в храме, испросить совета у вышних сил. Сотник пристально посмотрел графу в глаза, но не увидел лжи, а эту самую ложь обычно в людях выслеживал на раз.
Бертран покачал головой - канцлер был горд, может отчасти упрям и брать его табард не желал. Пришлось развернуть одежду полностью, наскоро расправить складки и набросить Саваллу на плечо.
- Я верю вам...про Ренхайма. Но боги дали мне выиграть поединок. Говорю, что этот табард ваш, граф. И в моем праве сейчас это сказать. - синие глаза блеснули сталью. Пожалуй, только тенью той холодной уверенности, которой был богат характер Бертрана-старшего.
И почему такое ощущение, будто я проиграл? Если будет отнекиваться - упрашивать не буду. Считает меня рессом - хорошо. У нас, у рессов отказываться от подарка победителя - оскорбление. - подумал Берт.